Лайон де Камп - Тени ужаса [=Конан-островитянин ]

Тем временем Сигурд, соображавший в тот момент как никогда в жизни быстро, бросился к жрецу, который держал ключи от оков. Волосатые руки северянина сжали его тощую шею. Облаченная в перья фигура повалилась на пол; железные пальцы Сигурда вонзились в глотку жреца, разрывая горло.

Прыгнув вперед, Конан взмахнул своей тяжелой дубиной с отчаянным мужеством загнанного в угол волка. Каменное орудие с глухим звуком врезалось в чешуйчатую морду ближайшей огромной рептилии. С громким треском сталактит разломился пополам, и тяжелый звук падения эхом отозвался в огромной пещере.

Свирепо зашипев, дракон попятился назад, пряча клыки и рассекая воздух своим длинным гибким хвостом. За все столетия, прожитые им в подземных пещерах Птаукана, еще никогда его жертва так себя не вела. У дракона не было опыта встреч, с еще живой и сопротивляющейся добычей, и выпад Конана изумил и озадачил ящера не меньше, чем рассердил животное.

Теперь оружие Конана сильно уменьшилось в размерах, превратившись в двухфутовый известняковый шип. И все же, думал он, его остроты хватит, чтобы пронзить один из этих огромных зеленых глаз, которые, моргая, уставились на него из постепенно сжимающегося полукруга чешуйчатых голов. Нет, он не думал, что это спасет его, потому что у подобных созданий даже осознание собственной смерти занимает достаточно длительное время.

Но, по крайней мере, пусть драконы знают, что он погиб, сражаясь. Две огромные ящерицы подступили ближе — они были уже почти в пределах досягаемости, и Конан подготовился к последнему сражению, выставив шип вперед, словно кинжал. Еще мгновение — и он набросится на ближайшее чудовище…

Неожиданно напряжение несколько разрядилось. Из отверстия в потолке, откуда на пол падал столб бледного света, что-то темное пролетело вниз и с приглушенным хлопком упало посредине пещеры. Это было обнаженное тело человека с ужасной рваной раной на груди.

Дракон, которого Конан огрел своей каменной дубиной, хрюкнул, резко повернулся и неуклюже затрусил к распростертому телу. Такая привычная безобидная пища была ему больше по вкусу, чем двуногий кусок мяса, так больно стукнувший его по носу. Как только первый дракон повернул назад, второй, а затем и третий инстинктивно бросились следом, к кружку света на каменном полу.

Ящер, первым добравшийся до мертвого тела, словно ковшом, подцепил своими широкими челюстями верхнюю часть тела человека, поскребывая массивной мордой по полу и вращая головой, чтобы захватить кусок побольше. Но едва он поднял добычу, как другой дракон намертво вцепился в свисавшие из пасти ноги мертвеца. Некоторое время обе рептилии перетягивали добычу друг у друга, злобно рыча и мотая головами из стороны в сторону, остальные же сгрудились вокруг, пытаясь тоже урвать кусок своими страшными зубами.

Вскоре тело с неприятным звуком разорвалось пополам. Два дракона, успевшие первыми схватить добычу, попятились назад, а остальные бросились поднимать с пола выпавшие внутренности, толкаясь и спеша обогнать друг друга.

Внезапное озарение открыло Конану тайну многих вещей, которые до того момента оставались для него загадкой. Прежде всего он недоумевал, где такие огромные хищники могли найти себе пропитание в этом лабиринте пещер. Летучие мыши и светящиеся черви явно не могли прокормить их, но постоянный приток жертв отвратительного местного ритуала должен был не только поддержать их существование, но и, видимо, давал ящерам возможность пребывать в настоящей роскоши по их драконьим понятиям. И Катлахос, и глава воров Метемфок описывали ему массовые жертвоприношения богу Хотли и говорили, что тела сбрасывают куда-то. Эта догадка объясняла тот факт, что, вбежав в пещеру, он обнаружил здесь полдюжины драконов, столпившихся с красноречиво поднятыми мордами вокруг желтоватого пятна над сводами.

Затем Конан понял также, что произошло с ним самим. Круг его скитаний по подземному миру почти замкнулся. Он предполагал выбраться из тайного лабиринта где-нибудь под Передней Богов. Это хмурое серое сооружение стояло на площади священной пирамиды, и там держали всех рабов и пленников, которых собирались принести в жертву. Где-то там должна была находиться и его команда.

Битва с крысами увела его далеко в сторону от намеченного маршрута, а после падения в подземную реку он еще дальше уклонился от избранного пути. Но, по прихоти судьбы или по воле богов, черный поток, описав широкую петлю, вынес его как раз на то место, которого он собирался достичь.

Упавшее тело — Конан в этом не сомневался — было очередной жертвой страшного антильского обряда. Шахта, в которую было сброшено тело, наверное, выходила к самой вершине пирамиды. Значит, рассудил Конан, он должен находиться прямо под ней или, в худшем случае, под окружающей это сооружение площадью.

Все это пронеслось в мозгу Конана в течение трех пульсирующих мгновений. Как только чудовища затрусили прочь от него, киммериец стремительно скользнул вдоль стены пещеры к уходящей вертикально вверх лестнице. Кончалась лестница у самой платформы, где бродил охранник. Впрочем, антилец уже не ходил бессмысленно взад и вперед по площадке, а в крайнем изумлении указывал в сторону Конана пальцем и выкрикивал невнятные вопросы.

Конан находился уже у самой лестницы, однако охранник наверху был вооружен, и потому не так легко было забраться на платформу, минуя его острый меч. Но, оглянувшись назад, Конан увидел, что один из драконов, которому в общей свалке не досталось куска мяса, снова задумчиво повернулся к нему и тонкий раздвоенный язык чудовища выскочил между зубов, пробуя воздух. Конан тут же понял, что его шансы в сражении с вооруженным антильцем куда выше, чем в борьбе со стаей этих гигантских ящериц. С ловкостью обезьяны, спасающейся от голодного льва, киммериец взобрался вверх по лестнице, и, когда первая рептилия достигла ее первых ступенек, Конан был уже в двадцати футах над ней — далеко вне пределов досягаемости животного.

Но теперь надо было как-то справиться с охранником. Он вытащил кинжал из ножен за спиной, зажал лезвие в зубах, и только тогда, уже осторожнее, снова полез наверх.

Вскоре Конан оказался почти что лицом к лицу с охранником. Антилец слегка присели весь подался вперед; его прозрачный меч был угрожающе поднят. На коричневом загорелом лице стража было написано величайшее изумление, и он что-то невнятно бормотал себе пол нос.